Неточные совпадения
Но вот
в стороне блеснула еще светлая точка, потом ее закрыл густой
дым, и через мгновение из клубов его вынырнул огненный язык; потом язык опять
исчез, опять вынырнул — и взял силу.
И долго я лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие —
исчезли как
дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б
в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся.
Сказав последние слова с явным удовольствием, Безбедов вздохнул, и лицо его
исчезло в облаке табачного
дыма. Самгин тоже курил и молчал, думая, что он, кажется, поторопился признать
в этом человеке что-то симпатичное.
Люди
исчезали из приемной, переходя
в другую комнату,
исчезли, оставив за собой синюю пелену
дыма. Самгин отказался от чая, спросил...
— Вы ей не говорите, что я был у вас и зачем. Мы с ней еще, может, как раз и сомкнемся
в делах-то, — сказал он, отплывая к двери. Он
исчез легко и бесшумно, как
дым. Его последние слова прозвучали очень неопределенно, можно было понять их как угрозу и как приятельское предупреждение.
Самгин видел, как отскакивали куски льда, обнажая остов баррикады, как двое пожарных, отломив спинку дивана, начали вырывать из нее мочальную набивку, бросая комки ее третьему, а он, стоя на коленях, зажигал спички о рукав куртки; спички гасли, но вот одна из них расцвела, пожарный сунул ее
в мочало, и быстро, кудряво побежали во все стороны хитренькие огоньки,
исчезли и вдруг собрались
в красный султан; тогда один пожарный поднял над огнем бочку, вытряхнул из нее солому, щепки; густо заклубился серый
дым, — пожарный поставил
в него бочку,
дым стал более густ, и затем из бочки взметнулось густо-красное пламя.
Самгин, как всегда, слушал, курил и молчал, воздерживаясь даже от кратких реплик. По стеклам окна ползал
дым папиросы, за окном, во тьме, прятались какие-то холодные огни, изредка вспыхивал новый огонек, скользил,
исчезал, напоминая о кометах и о жизни уже не на окраине города, а на краю какой-то глубокой пропасти, неисчерпаемой тьмы. Самгин чувствовал себя как бы наполненным густой, теплой и кисловатой жидкостью, она колебалась, переливалась
в нем, требуя выхода.
В синем табачном
дыме, пропитанном запахом кожи, масла, дегтя, Самгин видел вытянутые шеи, затылки, лохматые головы, они подскакивали,
исчезали, как пузыри на воде.
Обнаруживая свою невещественность, оно бесследно
исчезало в потоках горячих речей,
в дыме слов, не оставляя по себе ни пепла, ни золы.
Над ними клубится облаком пар, от небольших, поставленных
в разных углах лавки печей, и, поклубившись по харчевне, вырывается на улицу, обдает неистовым, крепким запахом прохожего и
исчезает — яко
дым.
Свежесть утра веяла над пробудившимися Сорочинцами. Клубы
дыму со всех труб понеслись навстречу показавшемуся солнцу. Ярмарка зашумела. Овцы заблеяли, лошади заржали; крик гусей и торговок понесся снова по всему табору — и страшные толки про красную свитку,наведшие такую робость на народ
в таинственные часы сумерек,
исчезли с появлением утра.
Клубок пыли
исчез. Я повернулся к городу. Он лежал
в своей лощине, тихий, сонный и… ненавистный. Над ним носилась та же легкая пелена из пыли,
дыма и тумана, местами сверкали клочки заросшего пруда, и старый инвалид дремал
в обычной позе, когда я проходил через заставу. Вдобавок, около пруда, на узкой деревянной кладочке, передо мной вдруг выросла огромная фигура Степана Яковлевича, ставшего уже директором. Он посмотрел на меня с высоты своего роста и сказал сурово...
Звезды
исчезали в каком-то светлом
дыме; неполный месяц блестел твердым блеском; свет его разливался голубым потоком по небу и падал пятном дымчатого золота на проходившие близко тонкие тучки; свежесть воздуха вызывала легкую влажность на глаза, ласково охватывала все члены, лилась вольною струею
в грудь.
— А давайте жь, колы есть, — мягким хохлацким выговором ответил старик,
исчезая в клубах табачного
дыма. — Пожалуй, выпью.
Он распахивает дверь и
исчезает в облаках угарного пара, табачного
дыма, крика и звона, которые стремительно вылетают из трактира и мгновенно уносятся вверх.
Когда я перевертывал страницу огромного тома, красный язычок светильни трепетно колебался, грозя погаснуть, светильня ежеминутно тонула
в растопленной пахучей жидкости,
дым ел глаза, но все эти неудобства
исчезали в наслаждении, с которым я рассматривал иллюстрации и читал объяснения к ним.
Над столом висит лампа, за углом печи — другая. Они дают мало света,
в углах мастерской сошлись густые тени, откуда смотрят недописанные, обезглавленные фигуры.
В плоских серых пятнах, на месте рук и голов, чудится жуткое, — больше, чем всегда, кажется, что тела святых таинственно
исчезли из раскрашенных одежд, из этого подвала. Стеклянные шары подняты к самому потолку, висят там на крючках,
в облачке
дыма, и синевато поблескивают.
За бытность его
в этой должности, перед глазами его преемственно прошло до десятка помпадуров, и все они
исчезли, как
дым, именно
в силу правила: до поры до времени.
Гордей Евстратыч осторожно присел на самый кончик дивана,
в самых ногах у Порфира Порфирыча, от которого так и разило перегорелой водкой. Порфир Порфирыч набил глиняную трубку с длиннейшим чубуком «Жуковым» и
исчез на время
в клубах
дыма.
Егорушка почувствовал, что с этими людьми для него
исчезло навсегда, как
дым, все то, что до сих пор было пережито; он опустился
в изнеможении на лавочку и горькими слезами приветствовал новую, неведомую жизнь, которая теперь начиналась для него…
Все
дым и пар, думал он; все как будто беспрестанно меняется, всюду новые образы, явления бегут за явлениями, а
в сущности все то же да то же; все торопится, спешит куда-то — и все
исчезает бесследно, ничего не достигая; другой ветер подул — и бросилось все
в противоположную сторону, и там опять та же безустанная, тревожная и — ненужная игра.
Бучинский насосал свою трубку,
исчез в облаках
дыма и засмеялся...
— Знаю я вас! А вот не желаешь ли прочитать сто раз «Верую»? Вот — прочитай-ко! И все глупости твои
исчезнут, яко
дым. А вообще вас бы, еретиков,
в Абиссинию надо ссылать,
в Африку, ко эфиопам, да! Там бы вы живо от жары передохли!
Но вдруг он прислушался и, сделавши страшное лицо, побежал
в сторону и скоро
исчез за деревьями,
в облаках
дыма.
— Чего тебе? — сурово спросил генерал, на мгновение
исчезая в облаке табачного
дыма.
Полузвуки согласовались с полумраком,
в котором был погружен храм; своды, казалось,
исчезли, стены — какими-то массами тумана;
дым из кадильниц, виясь около изображений, придавал им таинственное движение.
Вдали от солнца и природы,
Вдали от света и искусства,
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои…
И жизнь твоя пройдет незрима
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле, —
Как
исчезает облак
дымаНа небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле…
А когда и его отуманила мирская слава, когда и он охладел к святоотеческой вере и поступил на неправду
в торговых делах, тогда хоть и с самыми великими людьми мира сего водился, но
исчез, яко
дым, и богатства его, как песок, бурей вздымаемый, рассеялись…
И, хитро прищурившись, Паша мотнула головой и
исчезла, как призрак,
в облаке
дыма.
И вдруг всё
исчезло. Федор открыл глаза и увидел свой стол, сапоги и жестяную лампочку. Ламповое стекло было черно и от маленького огонька на фитиле валил вонючий
дым, как из трубы. Около стоял заказчик
в синих очках и кричал сердито...
Гритлих, между тем, оправясь от стремительного прыжка лошади, закричал Гримму, чтобы он отпер поскорей задние ворота, и когда последний боязливо, но с коварной улыбкой исполнил его желание, он собрал все свои силы, направил лошадь прямо
в ворота, выскочил
в поле и вмиг
исчез из виду, как
дым, разнесенный порывом ветра.
Гритлих между тем, оправясь от стремительного прыжка лошади, закричал Гримму, чтобы он отпер поскорей задние ворота, и когда последний боязливо, но с коварной улыбкой исполнил его желание, он собрал все силы, направил лошадь прямо
в ворота, выскочил
в поле и вмиг
исчез из виду, как
дым, разнесенный порывом ветра.
По данному заранее наставлению Мамон положил на стол горсть серебра и пал опять на землю. Тут снова пошли ходить струи
дыма, сгущались более и более и наконец затмили все предметы.
Исчезли и таинственный старик, и книга Адамова; только мелькали вниз и вверх семь огненных пятен, и череп скалил свои желтые зубы. Голова у Мамона закружилась, и он пал без памяти. Придя
в себя, очутился на берегу Яузы, где его ожидали холопы и лошадь его.
Все пепел, призрак, тень и
дым,
Исчезнет все, как вихорь пыльный,
Исчезнет все, что было плоть,
Величье наше будет тленье, —
Прими усопшего, Господь,
В твои блаженные селенья.